После выхода на пенсию Григорий заметно сдал. Раньше тяжелая работа его бодрила — а работал он экскаваторщиком, в жару и в мороз ему всегда приходилось быть в тонусе, двигаться, бороться со своими болячками. А тут… Как вышел на пенсию, так сразу успокоился, и начал, почему-то, хиреть. Жить ему, почему-то, скучно стало. Дети давно выросли и разъехались, а жена, хоть и была тоже пенсионеркой, но работу не бросала. Вот и сидел Григорий один целыми днями в квартире, телевизор смотрел. Жена Настасья пыталась его растормошить, вытащить в выходные дни на прогулки, но он как-будто прирос к дивану.
— Все, — говорил. — Я на пенсии. Хочу отдыхать.
— Да ты уже от отдыха своего плесенью покрылся! — возмущалась жена. — Я же вижу, как ты без дела страдаешь. Займись чем-нибудь. Или устройся опять на работу куда-нибудь.
— Нет, – упирался он. — На экскаватор меня по возрасту не посадят, а другого я ничего больше делать не умею.
Но вдруг позвонила ему двоюродная сестра, из деревни — из которой он еще в молодости сбежал. Позвонила, и сообщила, что дом, в котором он родился, и который этой сестре достался, выставила на продажу. Если хочет Григорий чего-нибудь на память из родного дома забрать — пусть срочно приезжает.
— Отлично! — обрадовалась Настасья. — Езжай, Гриша, на родину, проветрись там немного.
— Не поеду! — опять упёрся муж. — Нечего мне там делать.
— Ну, как же так? – заругалась на него жена. — Это же твоя родная деревня. Ты просто обязан с домом, в котором детство прошло, попрощаться. Кстати, и на могилку своих предков сходишь. Мы уже три года к ним не ездили.
— Да? — Только тогда Григорий задумался, потом согласился. — Ладно… Только ради этого съезжу… Но я быстро. День — туда, и день — обратно.
— Да хоть на месяц там зависни, у каких-нибудь родственников. Хоть встряхнешься немного, — ворчала жена. — Совсем ты уже себя похоронил в этой квартире.
Григорий недовольно зыркнул на жену, но промолчал. Потому что понимал, что она в чем-то права. Так, как он живет, жить нельзя. Но как жить на пенсии правильно – он не понимал. Уже на следующее утро он уехал на рейсовом автобусе, а через день – вечером, как и обещал, примчался обратно. С какой-то объемной старой сумкой в руках.
— Ты уже? — разочарованно встретила его супруга. — Неужели по своему дивану так соскучился? Ну и как там у вас, в деревне? Чего-нибудь изменилось?
— Да так… — неопределенно пожал плечами муж. – Ничего не изменилось… Теперь, Настасья, там сплошная тоска…
— А на память из родного дома чего-нибудь взял?
— Да так… — опять равнодушным тоном ответил супруг. — Сейчас покажу… — Он полез в сумку, и достал оттуда старую-престарую гармонь. — Вот… — Григорий вздохнул тоскливо, сел на свой любимый диван, поставил гармонь на свои колени, погладил ее ласково. — На этой гармошке дед мой когда-то играл. Да и отец мой тоже умел деревенских девок порадовать музыкой. Вчера, когда сестра дедов сундук открыла, и я увидел гармошку эту, чего-то у меня в сердце, Настасья, екнуло. Прямо — заныло. Вспомнил я, что и я ведь когда-то на этой гармонике пиликал. Смотрел, как дед с отцом играют, и все от них перенимал. В бане сидел, чтобы меня не слышали, и учился.
— Да? – жена недоверчиво заулыбалась. – Неужели и ты играешь? А почему ты раньше никому про это не говорил?
— Да как-то стыдно мне было хвалиться. Я же вроде, чуть-чуть только умею. Да и давно все это было. Я, как из армии вернулся, да в город умотал, так больше никогда этот инструмент в руки и не брал. Даже теперь, вот, страшно на кнопки нажимать. Думаю, сумею ли я, как в детстве? Вроде, пальцы сами просятся, а я робею…
— Да… — пробормотала жена, разглядывая гармошку. — Какая интересная память тебе от деда с отцом досталась… Музыкальная… А она еще играет, гармошка эта? Работает?
— Вроде, да… Я сразу же, как достал её из сундука, растянул пару раз… Одна кнопочка на ладах фальшивит, но чуть-чуть. Эх, жаль, что мы не в деревенской избе. Я бы тебе сейчас сыграл чего-нибудь…
— А при чем здесь изба? – удивилась жена. – Играй, я послушаю.
— Чего-то мне страшно, — пожал плечами Григорий. — Гармошка эта очень звонкая. Мой дед, бывало, как вдарит «подгорну», так сразу же с другого конца деревни к нам певуньи бежали на звук этот задорный.
— Чего вдарит? — не поняла Настасья. — Какую подгорну?
— А вот такую. — Муж не удержался, и начал играть. Звук, и правда, у гармошки оказался удивительно звонкий, переливистый. А муж уже и запел: «Эх, подгорна, ты, подгорна, золотая улица, по тебе никто не ходит, не петух, не курица. Если курица пройдет, то петух с ума сойдет!»
Григорий и сам не ожидал, что руки все помнят. Его натруженные, почти деревянные пальцы, вдруг, как молодые, залетали по кнопочкам — и по ладовым, и по басовым, где нужно — играя аккордами, а где — переливчатым перебором. И сердце пенсионера от этой игры вдруг запело, а душе стало весело, как в молодости. Настасья от восторга засмеялась, и тоже подхватила — запела частушки, которые помнила еще с молодости. Они пели минуть пять, не переставая, пока в дверь не позвонили. Григорий резко оборвал мелодию, и испуганно посмотрел на жену.
— Ну, вот… – разочарованно вздохнул он. — Я же говорил… В квартире на такой звонкой гармони играть — только соседей злить. Сейчас говорить будут, что мы им своей музыкой жить мешаем.
Звонок в дверь повторился, и Настасья пошла открывать. Звонила соседка, которая жила прямо над ними. Но ее лицо было совсем не сердитым, а напротив — удивленным.
— Настя, а это кто это у вас сейчас на гармошке играл? — спросила она настороженно.
— Извините, ради Бога, — стала оправдываться Настасья. — Это мой муж. Он гармонь из деревни привез, пробует, как она, работает, или нет. Он больше так громко играть не будет. Я вам честное слово даю.
— Погоди извиняться, Настя, — замахала руками соседка, — я же не ругаться к вам пришла. Наоборот, у нас в субботу у мужа юбилей, и мы с ним баяниста ищем. Может, вы к нам придете, а? С гармошкой. Посидим вместе, попоем. Как раньше у нас было. Помнишь?
— Так Гриша говорит, что играет он, вроде бы, не очень… — растерялась Настасья.
— Ничего себе — не очень, — заулыбалась соседка. — Мы с моим чуть плясать на кухне не начали. Настя, пожалуйста, спроси своего, выручит он нас, или нет? Если что, мы даже заплатить ему сможем.
— Какая, плата?! — испугалась Настасья. – Ты что говоришь, соседка?! Пойдем, вместе спросим.
Григорий сначала стал категорически отказываться, мотивируя тем, что инструмент давно уже не держал в руках. Но соседка наседала изо всех сил.
— Григорий, ну пожалуйста. Нам ведь для праздника хватит и несколько мелодий. Давай, вспоминай, чего ты умеешь.
— Прямо сейчас вспоминать? — растерялся Григорий.
— А что тянуть? Хочешь, я мужа сюда позову, чтобы тебе веселее вспоминалось?
Минут через двадцать в квартире у Григория было уже очень весело. На звук гармони заглянули пожилые соседи, которые жили в квартире слева, и, напротив. Все, со счастливыми лицами, сидели вокруг наспех накрытого стола, а хозяин, прижимая гармошку к груди, и блаженно улыбаясь, играл. Гости хором пели: «Ой, полным-полна моя коробушка, есть и ситцы, и парча. Пожалей, душа-зазнобушка, молодецкого плеча!..» Когда очередная песня была спета, Григорий, вдруг задумчиво вздохнул.
— Да… И как же так получается, что пальцы мои все-все помнят? Такое у меня ощущение, дорогие соседи, как будто сорок лет, которые я в городе прожил, и не было вовсе. Как будто я только что школу закончил. И все лучшее, как будто бы — оно только-только начинается. А, товарищи? Это почему так? Что это значит?
— А то и значит, Гриша, — с умным видом сказал сосед сверху, — что у тебя, и правда, новая жизнь начинается. А знаешь почему? Потому что ты свой музыкальный талант зарывал, зарывал, а мы, твои соседи, тебе его откопали. Так что, давай-ка, сыграй нам ещё чего-нибудь, чтобы для души…
Григорий кивнул покорно, заиграл, и затянул: «Снова замерло всё до рассвета, дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь…»
А соседи, снова хором, подхватили: «Только слышно — на улице где-то, одинокая бродит гармонь…»
Фото из открытых источников
