Главный трансплантолог Ростовской области Вячеслав Коробка – о том, как в регионе внедряются новые медицинские технологии.
– Вячеслав Леонидович, первая пересадка органа в Ростовской области состоялась всего 5 лет назад, а сейчас вы уже делаете все виды трансплантаций. Как удалось наладить работу?
– У нас в регионе всегда была неплохая хирургическая школа. Мы много оперировали на печени. На поджелудочной не было таких вмешательств, которые мы не умели бы делать, и достаточно успешно. Для проведения пересадок органов на квалификацию наших хирургов, сильную реанимационную и анестезиологическую базу требовалось наложить недостающее – тот опыт, который имели в трансплантологии ведущие учреждения нашей страны.
И в этом отношении нам очень посодействовали Центр трансплантологии им. Шумакова и Федеральное медико-биологическое агентство. Сергей Готье, Сергей Восканян помогли нам с большим желанием, чтобы у нас получилось, привести в соответствие с необходимыми требованиями реаниматологию, наладить процедуру постановки диагноза смерти мозга, работу донорского центра.
Центр Шумакова оказывает поддержку всем. Их ведущие специалисты вылетают в регионы, делают операции совместно с хирургами на местах. Можно приезжать к ним на трансплантации, учиться, участвовать. Мы больше месяца жили на два города. Я прилетал на один день на конкретные операции: утром в Москве, вечером в Ростове. На подготовленную почву высокие технологии хорошо легли, наши врачи их довольно быстро освоили.
– Обычно внедрять трансплантацию органов начинают с почек…
– А мы начали с самого сложного вида – с родственной пересадки правой доли печени. Почему? На тот момент посмертные пересадки у нас тормозила неразвитость донорства. Ведь донорские органы – это работа с территориями, с райцентрами. Нужно было сначала провести обучение специалистов, чтобы они могли сохранять донорские органы в пригодном для пересадки виде. Поэтому мы начали с родственных: сначала выполняли их вместе со специалистами из Москвы, потом самостоятельно. И уже первые операции были достаточно успешными.
А потом пришёл опыт кондиционирования органов. Не только медучреждения миллионника Ростова, но и больницы Таганрога, Волгодонска, Новочеркасска стали постоянно с нами сотрудничать. И мы наладили посмертные трансплантации. Почки, сердце технически проще пересаживать. Из 15 трансплантаций сердца за эти 5 лет у нас не было ни одной послеоперационной потери. Реанимационная служба сработала грамотно. Также, за это время, мы пересадили две поджелудочные железы.
А самый сложный ваш случай?
– Я бы назвал взрослую сплит-трансплантацию весной 2018 года. Это когда печень от посмертного донора разделяют на две части и пересаживают сразу двум реципиентам. Она была очень непростой: длилась 20 часов, больше 30 врачей были задействованы. Было тяжело, но мы справились.
Был случай, когда мужчина-реципиент находился между жизнью и смертью. Была выполнена сложная реконструкция магистральных сосудов в брюшной полости, были некоторые осложнения и в послеоперационном периоде. Пришлось применять внутрисосудистую рентгенохирургию, провести операцию под УЗИ-навигацией, а также открытое реконструктивное вмешательство, использовать продвинутые методики реанимационной антибактериальной терапии и разного уровня сорбции эндотоксинов (прим. – выведение отравляющих веществ, образованных при распаде клеток), но сейчас у пациента все хорошо. На одном больном сошлись все имеющиеся технологии, хирургические и нехирургические, малоинвазивные и полостные вмешательства. Когда многопрофильное учреждение обладает арсеналом новых технологий, с каждым осложнением можно справиться тем или иным способом. Больной дома, с ним всё хорошо. Два года прошло. Это, наверное, достаточно значимый успех.
– Сталкивались ли вы с неприятием самой идеи донорства органов, их пересадки от умершего другому человеку? Как Вы с этим справляетесь?
– Я вам скажу откровенно, когда-то я и сам был противником трансплантации. Мне казалось, всё это как-то нереалистично. Моя информированность была недостаточной, и, будучи неплохим хирургом, я пытался оценивать эту тему с точки зрения обывателя. Но когда в 2010 году мои коллеги в Краснодаре начали активно заниматься трансплантацией, они пригласили меня, я начал погружаться в проблему и увидел результаты.
Понимаете, в малых городах скрыть что-то ни от врачей, ни от соседей невозможно. Вот приезжает пациент из какой-то деревни. Когда его увозили, он умирал, об этом все знали, все его мысленно хоронили. И вот он вернулся: практически здоровый человек, на него смотрят, как на чудо. Когда такие люди – вчера еще потенциальные мертвецы – вдруг начинают жить нормальной жизнью, это формирует позитив. Люди меняют своё мнение. Нельзя отрицать очевидное, сколько ни говори на белое – «чёрное», никто уже этим словам не поверит.
Поэтому я считаю, если начинать в регионе программу трансплантаций, важно сразу делать всё с хорошими результатами, с минимумом осложнений. Чтобы в регионах, в разных точках области появлялись спасённые люди, которые перенесли пересадку органов и живут рядом с нами. Тогда постепенно и у врачей, и у населения появляется вера, что это имеет смысл. И лист ожидания начинает активно расти. И недоверие уходит само по себе.
– Этой весной Ростовская область удивила всех, когда в разгар пандемии не закрыла операционные для трансплантаций, не снизила темпы. Как это получилось?
– Когда мы узнали об эпидемии, мы сразу поняли, что ковиду потребуется определённое время, чтобы дойти до Ростовской области. Было ясно, что в Москве и Подмосковье проблемы начнутся раньше, что первыми будут инфицированы крупные города, где есть метро, пригородное сообщение. Поэтому мы для себя решили, что пока в Москве эпидемия будет активно нарастать, а у нас сохранится период затишья, мы должны работать в высоком темпе, выполнить большую часть программы в весенние месяцы. Первый ковидный больной у нас появился 2 июня. К этому моменту – за 5 месяцев, — мы выполнили уже больше операций, чем за половину предыдущего 2019 года.
5 июня вышел приказ Минздрава брать ПЦР-анализ на Covid-19 у каждого поступающего в стационар больного. Но мы в области уже до этого сами ввели ПЦР-тестирование для тех, кто обращается за плановой помощью. Мы стали выполнять КТ-исследование, осмотр пульмонолога. Потенциальных доноров тоже сразу обследовали на Covid. Реципиентов вызывали группами, и, пока проверяли их на совместимость, часть отсеивали из-за температуры, подозрения на клинику коронавируса. Практика оказалась верной: мы их дообследовали потом, и больше чем у половины Covid был подтвержден. А у тех, кому мы пересадили органы, не было ни одного случая заражения коронавирусом.
– Значит, будете и дальше наращивать темпы?
– Когда меня в мае попросили поучаствовать в круглом столе «Жизнь после ковида», я ответил: мне кажется, преждевременно обсуждать то, что еще не начиналось. По стране сегодня ходит особо опасная инфекция. Загадывать, что
будет дальше – неблагодарное дело. Будем просто продолжать работать.
